Лисичка-сестричка
Название: Любовь под солнцем
Автор: Танья Шейд
Рейтинг: PG-13
Направление: джен, гет
Размер: миди
Статус: закончен
Персонажи: Альфред/Сара, Герберт/НЖП и другие
Предупреждение: ООС, насилие, НЖП
Жанр: романтика, драма
читать дальше
Свеча на столе догорела, но Кролок не замечал этого. Собственно, свет ему был не так уж нужен – глаза вампира прекрасно видели в темноте, а свечи – это то, что осталось от прошлой жизни. Пламя свечи хотя бы немного согревало воздух в комнате, оно плясало, словно было живым, чего не скажешь об обитателях замка.
Его подданные никогда раньше не нападали на деревню при свете дня, и он не отдавал им таких приказов. А истинной причиной для столь грубого нарушения традиций стала проверка на верность. Да, вампиры подчинились ему, каким бы странным ни казался им приказ. Но были два вампира, для которых его воля ничего не значила.
Мало того, что Альфред и Сара спутали ему планы, вернувшись в Трансильванию – они еще и вступили в схватку с его воинами. Его рабы выиграли битву, но эта победа была иллюзорной. Будь мир таким, как раньше – ни один вурдалак даже подумать не смог бы о том, чтобы противостоять своему повелителю.
Хотя кого он пытается обмануть? Франц Тибо, к примеру, никогда не отличался покорностью, и обычно беспокойный нрав мальчишки даже радовал Кролока, внося разнообразие в его существование. Не зря монархи всегда так любили шутов. А что касается Герберта, то своему сыну он сам постарался оставить побольше свободы.
И еще была Агнешка, горничная его сына, которая не боялась дерзить своим господам и могла любого из них отругать, словно непослушного мальчишку. Разумеется, только на словах – ее мнение в замке ни для кого ничего не значило. Он хорошо позаботился о том, чтобы Агнешка была в этом доме не более как служанкой, чья задача – выполнять хозяйские прихоти. И ни о чем большем служанка думать не должна.
А что, если Агнешка тоже выйдет из повиновения? И расскажет то, чего подданным знать не следует?
«А почему ты думаешь, что Агнешка тебе повинуется?»
За прошедшие века эта девушка так и осталась для него загадкой. Было в ней что-то от огонька свечи, который не ухватишь рукой, как ни старайся.
Он вспомнил, как прошлым летом застал Агнешку на лесной поляне, танцующую в хороводе мавок и лесовиков. В воздухе так и носились светлячки, едва не запутываясь в волосах у плясуний и освещая поляну так, словно посреди ночи наступил день – и не нужно им было ни луны, ни звезд. Вот Агнешка протянула руку к трухлявому пню, поросшему опенками – и на ее ладони вспыхнул призрачный голубой огонь. Запрокинув голову к небу, Агнешка засмеялась.
- Цветок папоротника распускается! Как он прекрасен!
При жизни Кролок считал рассказы о цветущем папоротнике суеверием. После жизни – тоже. Но теперь собственными глазами увидел, как посреди поляны, пробившись сквозь заросли травы, распускает лепестки алый цветок, заливая все вокруг чудесным светом, на который можно было смотреть бесконечно. Кролок больше не помнил о том, кто он такой. Захотелось оказаться в этом хороводе, шагнуть навстречу безудержному веселью.
- Пойдем! – из круга танцующих выскочила мавка и потянула его за собой.
Сделать один шаг – и его примет тайная страна, которая ждала его всегда. Примет без всяких условий, без вопросов. Упадет завеса, отделяющая истину от лжи, живое от неживого. Распахнется дверь в мир, который он сможет звать своим домом…
Оттолкнув от себя мавку, вампир помчался обратно, не разбирая дороги.
Человеческую еду пленнику приносил Куколь. Как ни странно, парнишка совсем его не боялся и даже проявлял интерес. Каждый раз, взглянув в лицо Куколя, он морщил лоб, словно пытаясь что-то вспомнить.
И однажды Анджей задал вопрос, которого Куколь никак не ожидал:
- Вас зовут Тамаш?
Этого имени Куколь не слышал очень давно.
Нет, не может же этот паренек знать!
Наверное, что-то отразилось на его лице, потому что Анджей продолжал расспросы:
- И у вас было двое старших братьев? Вильмош и Михай? И у Михая был ребенок?
Да, их было трое братьев, из которых уродец Тамаш был младшим. Когда он появился на свет, для отца и матери это стало тяжелым ударом, но они были благочестивыми людьми, а потому посчитали рождение ребенка-калеки Божьим испытанием. Мальчика постарались окружить вниманием и лаской, сделать его счастливым, насколько это возможно. Когда же маленький Тамаш подрос, они с братьями стали везде и всегда ходить втроем – чтобы, в случае чего, старшие всегда могли постоять за младшего. Казалось, братьев Куколь не может разлучить ничто и никогда.
Но всем молодым людям свойственна любовь к приключениям. И однажды братья сговорились сбежать из дому посреди ночи, чтобы посмотреть на замок, где, по поверьям, обитали вампиры.
Их побег удался. Оставив позади деревню, братья направились к горам. У всех троих захватывало дух, казалось, что неведомые существа наблюдают за ними из-под каждого куста.
Тамаш Куколь до сих пор помнил, как заколотилось у него сердце, когда он впервые увидел в лунном свете башни замка. В тот же миг в голове зазвучал голос, зовущий, манящий, обещающий исполнение всех желаний… если только он согласится покинуть свою деревню, свою семью, навсегда отказавшись от общения с людьми.
Потом Вильмош и Михай рассказывали, что он просто упал в обморок посреди дороги, и они не на шутку перепугались. Тамаш их не слушал. Голос в ночи обещал ему другую жизнь, где его ждет сила, могущество и вечность.
Он верил, что ради такого стоит бросить свой дом. Эти люди не могли быть его семьей – ведь он никогда не был похож ни на кого из них.
За долгие годы он отвык говорить. Поэтому с трудом ворочал языком, отвечая на вопросы Анджея – и не замечал, что по щекам его текут слезы. Парнишка, знающий его имя, не мог появиться здесь случайно. Возможно, это ангел?
Однако все оказалось совсем иначе.
После того, как Тамаш стал слугой графа фон Кролока, семья Куколь покинула эти места. Увы, счастье отвернулось от них: родителей и Вильмоша вскоре забрала лихорадка, и Михай остался один на чужбине. Он встретил красивую девушку, стал мужем и отцом, но спустя двенадцать лет их с женой растерзал забредший в деревню вурдалак.
- Вы – мой дядя, Тамаш, - сказал юноша, положив руки на плечи слуги графа. – Но вы должны знать кое-что еще: у Михая Куколя никогда не было сына. Анджея не существует на свете, а меня зовут Анна.
Альфреду еще никогда не приходилось видеть Сару такой несчастной. Ее мать томилась в плену у врага, и до замка, где обитал этот враг, рукой было подать, но для них ход туда был закрыт. Хотели они того или нет, но властелином всех вампиров был Кролок. Как и властелином этих земель, и этого замка. А потому здесь царила его воля.
Первую попытку они предприняли сразу же, как только затянулись их раны, а для вампира любая рана – лишь царапина, если только не нанесена серебром или осиной. Но стоило им только попробовать двинуться в сторону замка, как перед ними словно встала невидимая стена. Альфред старался вспомнить, не приходилось ли ему читать о чем-то подобном в книгах профессора Абронзиуса, но припомнить ничего не мог.
Они словно оказались в заколдованном круге, из которого невозможно выбраться. Словно их наконец настигло проклятие всех вампиров – бессмысленность существования, когда каждая ночь похожа на другую, а любая цель на поверку оказывается недостижимой иллюзией.
Однако ни о чем таком они не думали. Когда важному для тебя человеку грозит смертельная опасность, тут не до отвлеченных рассуждений. А потому они снова и снова пытались преодолеть эту стену. Ну должен же быть какой-то способ!
Однажды, когда оба пытались прийти в себя после состязания с волей хозяина здешних мест, из-за спины у них раздался девичий голос:
- Доброй вам ночи.
Девушка явно была вампирессой – человек наделал бы много шума, а она приблизилась так неслышно, что даже двое вампиров ее не сразу заметили.
- Меня зовут Элеонора, - заговорила девушка. – Вы – Сара, вы были на балу у графа в ночь Йоля. А вы – Альфред, ее верный рыцарь. Что касается меня, то я – одна из его жертв, и моя судьба в чем-то похожа на вашу, Сара. Вот только меня он готовил не к Йолю, а к Вальпургиевой ночи. Но не думаю, что это так уж важно. Он явился мне ночью, как и вам, вот только наш дом не был защищен чесноком, так что ему не пришлось лезть ко мне в ванную… Простите, Сара, наверное, вам неприятно об этом вспоминать. А ведь я с самого начала знала, кто он такой, он сам рассказал мне о том, что он отвергнутый Богом вампир, который мечтает о том, что его спасет любовь прекрасной и благонравной девушки. В замок не звал, да и я бы с ним не пошла. Я ведь верила, что он хотел спастись и порвать с порочной жизнью. А потому настаивала, чтобы он попросил моей руки у моих опекунов, как положено благочестивому человеку. Как бы он не пытался меня переубедить, я была непреклонна. А потому однажды вечером, стоило мне закончить читать молитву, как он ворвался ко мне в комнату и вцепился в шею зубами. Потом Герберт объяснил мне, что его отец надеялся соединиться со мной таким образом, чтобы ничто не могло нас разлучить. Вот только, стоило мне проснуться, как его не устроило, что… Ему не понравилось, что температура моего тела отныне равна температуре воздуха, вот что! А значит, я не могу дать ему того тепла, о котором он мечтает. Уж лучше бы медицинской грелкой обзавелся, в самом деле. Впрочем, хватит о нем. Есть те, кому повезло еще меньше, а вам, надеюсь, повезет больше. Сара, есть ли у вас при себе какая-нибудь вещь вашей матери?
- Все ее вещи остались в трактире, - слабым голосом отвечала Сара. – Но я могу что-нибудь раздобыть.
- В древние времена славные рыцари, идя на бой с нечистью, повязывали на рукав платок, принадлежавший их даме сердца, - сказала Элеонора. – Этот талисман оберегал их от опасности. А вы, Сара, возьмите с собой что-нибудь из вещей своей матери. Нет на Земле любви более великой, чем любовь между матерью и дочерью.
Стук в дверь заставил Кролока оторваться от карты мира, которую тот внимательно рассматривал, отмечая стратегически важные пункты. Пока что эти двое упрямцев воображают, что могут помериться с ним силами, но продержаться им удастся недолго. Нельзя вечно бросаться на неприступную стену в надежде, что когда-нибудь удастся проломить ее лбом.
Нельзя? А что, интересно, делает он сам год за годом в ночь Йоля? Почему цепляется за несбыточную надежду, что сможет полюбить хотя бы одну из этих девушек, которые считают его способным на великое чувство? И каждый раз на балу им приходится расставаться со своими иллюзиями, так же, как и ему.
Три столетия назад новообращенный вампир стоял на коленях перед закрытым гробом, дожидаясь полуночи. Именно в этот час, по преданиям, нечистые мертвецы восставали из своих могил. А о вампирах он тогда не знал ничего, кроме преданий, что рассказывали в народе. Нынешнему графу фон Кролоку трудно было в такое поверить.
Стоило заскрежетать крышке гроба, и он едва не закричал от страха – слишком много еще в нем оставалось человеческого. Снаружи завыл ветер, и в ту же минуту покойница села в гробу, срывая с себя саван. Рот ее хищно скалился. Граф понял, что сделал промах, не притащив в башню замка человека, который стал бы для его любимой первой трапезой. Мало того, что возлюбленная умерла от его руки, то есть от его клыков, теперь по его оплошности она еще и жутко голодна.
- Это ты, Эммерих? – спросила упырица, внимательно осмотревшись. – Я ничего не понимаю! Что это было? Ведь мы с тобой живы, правда?
Она протянула руку, и в этот момент Кролок понял все. Та, которую он любил, никогда не вернется. Ее место заняла эта тварь с холодными руками, подобная той, которую ему пришлось убить в сражении и которая заразила его своей нечистотой. Никогда не вернется и прежний Эммерих фон Кролок.
- Не зови меня Эммерихом, - услышал он свой голос. – Человек, которого так звали, умер навсегда. Перед тобой – твой повелитель, господин, которого ты должна будешь слушаться беспрекословно. Но я никогда больше не смогу тебя любить.
Кролок так ушел в воспоминания, что не сразу услышал стук в дверь.
- Можешь войти! – бросил он словно мимоходом, хотя на самом деле был даже рад нежданному посетителю: кто бы это ни был, он поможет отвлечься.
Однако, едва лишь открылась дверь, как графу показалось, что он видит собственное отражение. Или собственный портрет, вот только волосы художник почему-то нарисовал светлыми, как у Герберта. Еще миг спустя Кролок понял, что вошедший и есть Герберт.
Но что случилось с его сыном? Где тот вечный задор, которым всегда были полны его глаза? Лицо Герберта не выражало ничего, взгляд потух, словно какой-то демон высосал из него всю жизнь!
- Отец, меня настигло проклятие рода Кролоков, - очень спокойным голосом сказал юноша. – Ты всегда знал, что мы не можем любить, и теперь я тоже это знаю. Сегодня я познал разочарование. Я думал, что люблю юношу, но моя любовь обратилась в ничто. Наверное, так и должно быть.
В следующий миг Кролок понял, что сжимает Герберта в объятиях. Голос его срывался, как от рыданий, хотя вампиры лишены и дыхания, и слез.
- Мой мальчик, нет, только не ты, это уже слишком… Я не хотел верить, что это случится, не хотел… Это же навсегда!
Немного овладев собой, он все же выговорил:
- Ты расскажешь мне, как это случилось?
И Герберт, который отныне стал настоящим Кролоком, ответил:
- Нет.
Рассказать о том, что Анджей оказался Анной? Чтобы все вампиры в замке узнали, что рядом с ними находится юная девица, которая могла бы стать желанным блюдом на балу? Чтобы все эти упыри просто растерзали ее?
- Можешь не рассказывать, - поспешно отвечал Кролок. – Я и так все понимаю.
Разумеется, его сын не сдержался и запустил клыки в Анджея клыки. Он прекрасно видел, как Герберт смотрит на свою игрушку. Что стало с Анджеем, графа сейчас не волновало. Достаточно того, что стало с Гербертом.
- Мне нужно остаться одному, отец, - сказал Герберт. – Вернусь нескоро.
Граф не стал его останавливать.
По правде говоря, Магде было боязно встречаться с Ребеккой. Еще свежи были воспоминания, когда муж Ребекки, Йони Шагал, с утра до вечера проходу не давал трактирной служанке Магде, а ночью пытался проникнуть в ее комнату. Магде же оставалось лишь молиться, чтобы дверная щеколда устояла под его напором. В ту ночь, когда Йони Шагал стал вампиром и укусил Магду, девушке показалось, что весь мир для нее перевернулся. Йони в тот же миг показался ей мужчиной ее мечты, и она с радостью приняла его в любовники. Однако внезапно вспыхнувшая страсть оказалась не более долговечна, чем мыльный пузырь, и вскоре Магде пришлось оберегать себя от Йони уже в замке. Хорошо, что на помощь ей пришел Франц Тибо, приняв под свое покровительство. Пожалуй, Франц мог бы стать приятным ухажером, будь он чуть постарше. Но проводить время в его компании было приятно, и Йони даже близко не пытался подступиться.
Поймет ли Ребекка, что ее служанка была невиновна? Франц настаивает, чтобы они поговорили с пленницей, но он так наивен, всегда верит в лучшее, просто отказываясь замечать плохое. Мальчик, полный энтузиазма, которому так и хочется сказать: «Куда ты летишь?» Пожалуй, он мог бы стать хорошей парой для Агнешки или для Элеоноры Линд. Агнешка скорее похожа на лесную нимфу, чем на вампирессу, а Элеонора, нарочно не придумаешь, до сих пор верит в любовь Святой Девы и творит крестное знамение. Правда, на православный манер, ведь католические ритуалы ей отныне недоступны.
Комната, отведенная Ребекке, была похожа на склеп, словно Кролок задался целью подготовить жертву к ее судьбе. Однако, стоило им скрипнуть дверью, как старуха сразу же поднялась с грязного пола и сказала:
- Здравствуй, Магда. И вам доброго здоровья, юноша.
Магда не обратила внимания на неуместность подобного приветствия по отношению к мертвецам.
- Здравствуйте… госпожа Шагал, - удалось выговорить ей. – Это Франц Тибо, мой защитник и покровитель в этом месте.
- Рада познакомиться, Франц, - отвечала Ребекка. – Кажется, иногда я видала тебя в лесу после захода солнца.
- Вы правы, госпожа Шагал, - Франц склонил голову. – И скоро мы с вами будем видеться гораздо чаще. В ночь Остеры, которую люди зовут весенним солнцестоянием, граф обратит вас, и вы сможете жить вечно, вместе с вашей дочерью.
- Так вот о чем ты думал, когда ко мне приглядывался, - проговорила Ребекка. – Нет, Франц, даже не помышляй об этом. Людей нельзя обращать в вампиров. Никогда.
- Почему? – Франц удивился так искренне, что Ребекка не сразу нашлась с ответом.
Сказать ему, что обращение - это убийство, потому что люди живые, а вампиры мертвы? А повернется ли у нее язык назвать этого мальчика мертвым? Или свою дочь? Ее дочь сражалась за ее свободу, она говорит, мыслит и чувствует, и ее – считать мертвой?
«Может, в чем-то и прав был профессор Абронзиус со своей наукой, - подумалось ей. – Надо отличать факты от суеверий. Если, конечно, сумеешь их не перепутать».
- Нельзя взять живое существо и превратить его в кого-то другого, - сказала она наконец. – Франц, тебе бы понравилось, если бы однажды ты уснул юношей, а проснулся девушкой? Или собакой? Или голубем?
- Нет! – ужаснулся парнишка. – Конечно, нет! Так значит, когда мы обращаем кого-то из вас, мы тем самым лишаем вас права быть собой? Это же отвратительно!
Он спрятал лицо, только сейчас поняв, чем на деле были ритуалы вампиров, когда очередной человек присоединялся к свите графа.
- Кажется, я что-то такое чувствовал, - выговорил он минуту спустя. – Во всяком случае, я за свои сто лет не обратил ни одного человека. Вообще человеческой крови не пробовал. Иногда охотился на кабанов в лесах, иногда навещал мясные лавки. В сыром мясе ведь тоже содержится кровь, вы же знаете. Она далеко не так вкусна, как кровь убитой жертвы, но ее можно достать в любое время и почти в любом количестве. Вот только теперь люди нас боятся, поэтому вешают чеснок везде, в том числе и в мясных лавках. Так что приходится ловить кабанов.
- Вы не станете вампиром, госпожа Шагал, - Магде наконец удалось отбросить свою робость. – Я этого не допущу ни за что на свете.
Сара вспоминала, как три месяца назад шла той же дорогой. Тогда она была человеком, обычной девушкой, которую покорили речи графа фон Кролока – хотя Сара прекрасно понимала, что представляет из себя ее ухажер. Она согласна была разделить с ним тьму – и что теперь? Если бы не Альфред, она стала бы убийцей, погубила бы профессора… А разве сейчас она не убийца? Разве не она запустила зубы в Альфреда, который был готов ради нее на все? Странно, но она редко об этом думала. Наверное, потому, что Альфред всегда был рядом с ней, на его плечо можно было опереться, когда становилось трудно. И все же Альфред никогда больше не увидит своего отражения и не сможет отбрасывать тени. Как и она сама.
На груди у нее было ожерелье матери, которое, по словам Элеоноры, должно защитить ее от злых сил. Так же, как Альфреда защищала ее шаль, что Сара повязала ему на руку. Элеонора же была своей во владениях Кролока, на нее завеса не действовала.
- Самое главное – берегите свой разум, - говорила Элеонора. – Потому что Кролок обязательно постарается опутать его ложью. Ложь – его самое страшное оружие, которое уже давно поразило и его самого. Он будет внушать вам, что Бог от вас отвернулся, что он не слышит ваших молитв. Но всем известно, что Господь всеведущ и вездесущ, так как же он может не знать, что происходит в созданной им Вселенной? Неужели Богу могут быть неизвестны слова, что вы произносите в молитве, если ему известно все, что было, есть и будет? Кролок называет новообращенных вампиров существами, проклятыми Богом – но за какой грех? Неужели за то, что их укусили? В таком случае согрешил тот, кто укусил, а вовсе не жертва. Нет, Сара, не принимайте на свой счет – я уверена, что в тот момент вы не осознавали, что творите. Ваша душа чиста, я это чувствую. А еще я знаю, что душа человека бессмертна, так сказано в Писании, а потому не верьте речам Кролока, будто ваши души погибли. Я открою вам секрет: он верит в это, потому что хочет верить. Потому что не хочет принять правду, не хочет принять на себя ответственность за то, что случилось три столетия назад. Ему проще считать себя рабом тьмы, чем признать, кто он есть.
Обернувшись летучей мышью, Герберт позволил ветру нести его туда, куда тот сам захочет. Лишь бы подальше от замка. Подальше от того места, где остался юноша, которого никогда не было. Подальше от несбывшихся надежд, от иллюзий.
Так вот, значит, что чувствовал его отец, когда понял, что его любимая уже никогда не сможет подарить ему тепла, в котором тот нуждался. Что она больше не та, кем была прежде.
А Анджей никогда и не был тем, кем Герберт его считал. Перед глазами встала кошмарная картина – Анджей, нет, Анна на каком-то человеческом балу, в шелковом платье до самого пола, прическа у нее уложена и заколота гребнем. Или Анна с длинными распущенными волосами, которые перебирает какой-нибудь трактирщик вроде Йони. Этот трактирщик очень рад, что отнял у Герберта его возлюбленного, которому, будь он юношей, очень пошли бы длинные волосы…
Его сердце не билось уже несколько столетий, но теперь Герберту казалось, что и это бесполезное сердце вырвали у него из груди, заменив ледышкой или камнем. И он знал, что от этого холода, от этой тяжести ему не избавиться уже никогда.
Крылья отказались ему служить, и Герберт рухнул на землю, как птица, подстреленная охотником. Не все ли равно теперь… Зато ритуал в честь Остеры будет выполнен по всем правилам, стоит только отцу обнаружить в замке юную деву.
Тут же в его воображении трактирщик, тянувший к Анджею, нет, к Анне свои жадные лапы, сменился отцом, чьи зубы впились Анне в шею. Нет, нельзя такого допустить!
Герберт устремился обратно к замку. Надо было выручать любимую, пока не поздно.
За долгие годы службы у графа Куколь почти забыл о том, что он человек. И не только из-за внешности, не только потому, что договор запрещал ему разговаривать с людьми. Казалось, сам этот замок высасывает из него человеческие мысли и чувства, не давая взамен ничего, даже вампирской полужизни. Куколь мог принимать обычную пищу, но его сознание желало крови, и бороться с этим желанием было бесполезно. Он понимал, что теряет рассудок, и единственный путь для него – самому стать вампиром. Однако, как ни умолял он своего господина, тот наотрез отказывался обращать его в себе подобного.
Люди считали Куколя чудовищем, и не напрасно. Жареное мясо уже давно не вызывало у него аппетита, пищей ему служили лесные звери, на которых он набрасывался, не вооруженный даже охотничьим ножом, впиваясь в добычу одними зубами, словно сам был зверем. Три месяца назад его жертвой стала деревенская собака, и, если бы ни Альфред, который стал невольным свидетелем, собаки уже давно не было бы в живых. Да и то спасло пса лишь вмешательство местного коновала, над которым уже давно потешались деревенские жители: ладно, если бы спасал только полезную в хозяйстве скотину, а зачем лечить старых лошадей и недойных коров, от которых пользы никакой?
Но об этом Тамаш Куколь не расскажет Анне. Никогда.
Неужели у них получилось? Они миновали преграду, возведенную волей графа? На какой-то миг Альфред испугался: а вдруг это ловушка, а Элеонора ведет их прямиком к своему господину? Но он тут же отбросил подобные мысли. Если слишком осторожничать, ничего не добьешься и никого не спасешь.
- Вам лучше спрятаться, - сказала тем временем Элеонора. – Меня граф ни в чем не подозревает, а вот вам лучше ему на глаза не попадаться.
Она извлекла откуда-то лист бумаги, исчерченный карандашом.
- Это карта замка, - объяснила она. – Я нарисовала ее как раз перед тем, как отправиться за вами. Госпожу Шагал держат вот здесь, я отметила это место крестиком. А вот покои Герберта, где содержат вашего друга Анджея… Нет-нет, Альфред, ваш друг цел и невредим, Герберт к нему, кажется, прикоснуться лишний раз боится, пылинки сдувает. Предлагаю сперва освободить Анджея, с ним будет меньше хлопот, чем с госпожой Шагал. О, нет!
Последние слова Элеонора произнесла еле слышно. Потому что Герберт, о котором она только что говорила, шагнул к ним из темноты, словно от стены отделился.
- Ты права, Элеонора, - сказал Герберт, чего не ожидал никто из компании. – Нужно освободить Анджея, потому что иначе ему придется очень плохо. Анджей хранит тайну, о которой ни в коем случае не должен узнать мой отец. И я не боюсь, что он когда-нибудь вернется сюда с осиновым колом. Я больше уже ничего не боюсь… почти.
Они и в самом деле разделились. Элеонора увела Сару туда, где ее ждала мать, Альфред же пошел с Гербертом. Еще недавно одна только мысль о подобном проводнике повергла бы его в ужас. Но на кону была жизнь Анджея, да и Альфред отныне мог за себя постоять. Клыки у него теперь не хуже, чем у графского сына.
В покоях Герберта они застали Куколя, чему Альфред не удивился. Но то, что случилось дальше, поразило его. Герберт опустился перед Куколем на одно колено и произнес:
- Господин Куколь, я люблю вашу племянницу Анну больше жизни и прошу у вас ее руки. Разумеется, при условии, что прекрасная Анна согласна.
Анджей вскрикнул, залившись краской, и почему-то начал теребить прядь волос над ухом. В тот же миг в окно замка упал первый луч солнца – в мире живых наступало утро. Альфред-человек не заметил бы ничего, но Альфред-вампир ясно увидел, как этот солнечный луч высветил крохотное пятнышко на мочке уха у того, кого он звал Анджеем. У юного охотника на вампиров когда-то были проколоты уши, и дырочки так и не заросли.
- Я согласна, - выговорила Анна.
Очень медленно и легко для человека девушка подошла к Герберту и, привстав на цыпочки, осторожно поцеловала его в лоб. Юноша-вампир бережно взял ее руки в свои ладони, и в этот миг ему стало все ясно.
Он никогда не попытается попробовать крови Анны, даже мысль об этом казалась нелепой. Все равно что, испив воды из святого источника, попытаться запить ее дешевым пивом. Самое прекрасное, что только могло свершиться между ними, уже свершилось.
В комнатушке, где сидела взаперти Ребекка, Сара с Элеонорой обнаружили Магду и Франца, но те вовсе не пытались им помешать.
- Я знала, что вы придете, Сара, - сказала Магда. – Вы не оставили бы мать. Мой вам совет – уезжайте с Альфредом в Кенигсберг, пока не поздно. И вы тоже, госпожа Шагал. Не стоит вам здесь оставаться. Мне кажется, скоро здесь не останется никого и ничего, кроме вампиров.
Голос у девушки дрогнул.
- Магда, поезжай с остальными, - поспешно заговорил Франц. – Они тебя в обиду не дадут. И ты, Элеонора. Не нужно тебе жить, я хотел сказать обитать, нет, жить в таком месте, где людям не дают быть собой!
- Я останусь, - твердо отвечала Элеонора. – Должен же кто-то сдерживать графа. Кто-то, чей разум он не смог затянуть в свои сети.
А вот сам Франц не знал, бежать ему отсюда или остаться. Он не мог больше считать своим домом этот замок, где людей принуждают становиться вампирами. Но и покинуть своего отца, того, кого одного во всем мире он мог назвать своим отцом, юноша тоже не мог.
- И я остаюсь, - сказал он наконец. – Магда, вот это тебе на память.
Он протянул руку, и на ладони у него Магда увидела кулон – янтарный желудь.
- Нет, это не из сокровищницы графа, - сказал Франц. – Это я сам купил в ювелирной лавке. Точнее, стащил желудь, когда хозяин отвернулся, но деньги заплатил. Мне хотелось бы, чтобы ты вспоминала обо мне, и я надеюсь… что был тебе хорошим другом.
В тот миг, когда Герберт испытал самое прекрасное чувство, что вернуло его к жизни, граф понял это сразу, хотя и не знал, что стало тому причиной. Но это было не важно. Главное – его сыночек снова весел, каким-то невероятным образом ему удалось сбросить ту петлю уныния, которая уже давно душила его самого…
И Герберт не знал, что и сказать, когда из объятий возлюбленной его буквально вырвал отец, прижав к себе.
- Это снова ты, - были его слова. – И Анджей – все еще человек. Значит, самого страшного не случилось.
- Нет никакого Анджея, отец, - твердо отвечал Герберт. – Есть Анна Куколь, моя нареченная. Ее дядя оказал мне честь, удостоив меня ее руки. Пойми, отец, Анна для меня одна в целом свете, и мне все равно, мужчина она или женщина, человек или вампир. Анна – это Анна. И все.
«Мне все равно, человек она или вампир». Эти слова эхом повторялись в сознании Кролока, напоминая о том, что он сделал когда-то. Он вновь посмотрел в глаза Герберту, невольно восхищаясь их небесной синевой и чем-то еще, что отныне будет с Гербертом всегда и чего уже никогда не будет у него самого. Потому что Герберт прошел то испытание, которого не смог пройти его отец.
- Идите же, - сказал он. – Я бы дал вам свое благословение, но вряд ли благословение графа фон Кролока может кончиться для кого-то добром. Так что просто идите. И можете забрать с собой кого хотите. Хоть Куколя, хоть Ребекку. Все равно ночь Остеры уже не состоится, раз я больше не властен над моими подданными.
Только сейчас он заметил, что поминутно облизывает губы. Пить хотелось все сильнее, но это уже не имело никакого значения. Он сам выбрал себе такую судьбу – в наказание за содеянное. И бесполезно убеждать себя в том, что он не мог поступить иначе. Мог – потому что смог Герберт.
- Этот замок скоро обрушится, - заговорил Кролок. – Он и так уже простоял слишком долго. А я должен сделать еще одно дело, прежде чем обрести вечный покой. Если Небеса мне это позволят.
Альфред с удивлением осматривался, пытаясь понять, где же они все находятся. Все – это он сам, Сара, Ребекка, Анна, Куколь, Магда, Франц, Элеонора, Герберт.
- Не хватает Агнешки, - сказала Магда. – Но почему? Неужели она осталась в замке?
- За Агнешку не волнуйся, - Элеонора взяла Магду за руку. – Уж если кто знает, что теперь нужно делать, так это она.
И он еще называл себя властелином вампиров. Да он просто человек, трусливый и малодушный, придумавший какую-то нелепую философию, лишь бы не смотреть правде в глаза.
Герберт оказался сильнее того, кого когда-то звали Эммерихом. И сейчас бывшему Эммериху больше всего на свете хотелось обнять ту женщину, которая была рядом с ним все эти триста лет и которую он пытался считать потерянной. Конечно, она не простит его. Ни одна женщина не потерпит, когда ее возлюбленный начинает смотреть на нее как на чудовище, когда дает в руки метлу вместо того, чтобы преподнести свадебный дар и назвать своей женой. Да, вампир – по своей природе раб тьмы, но это не значит, что не нужно было бороться. Его любимая пережила чудовищное превращение, и он был единственным, кто мог бы помочь ей освоиться с новым существованием! А он думал только о своих переживаниях, о собственной вине, не считаясь с переживаниями той, которой должен был дорожить больше жизни.
Если перед концом она позволит ему ощутить прохладу ее руки, ему не будет страшно. А она все равно выживет, он не позволит себе стать предателем второй раз.
Стоя на перекрестке дорог, Альфред не сводил глаз с громады зловещего замка, который должен был вот-вот обратиться в пыль, но почему-то не обращался. Хотя обычно таким сооружениям полагается рассыпаться, как только прокричит петух. Однако петух наверняка прокричал уже давно, потому что, судя по положению солнца, время уже приближалось к полудню…
Агнешка не знала, что и сказать. Сбылось все то, о чем она втайне мечтала на протяжении столетий. Эммерих вернулся к ней, более того - он распростерся перед ней ниц, не прося ни о чем, и только поза его выражала раскаяние… Но было ли это существо Эммерихом? Нет, и теперь Агнешка ясно это видела. Эммерих был человеком, и хорошим человеком. А в этом существе не было ничего человеческого, это чудовище просто заняло его место после того, как Эммерих – тогда еще почти настоящий! – втоптал в грязь ее чувства. И теперь наконец она могла просто уйти – хоть к людям, хоть к своим лесным друзьям. Это чужое существо не могло ее удержать.
Что? Оно решило разрушить замок? Похоронить ее под обломками… Нет, не ее! Себя?
Агнешка вскинула руку, выкрикнув заклинание. А может, не выкрикнув, а прошептав – этого она сейчас все равно бы не поняла. «Нет, Эммерих, мы еще померяемся с тобой силами. Посмотрим, кто сильнее – та, которая держала в руках цветок папоротника, или тот, кто побоялся войти в круг мавок!»
Потом Агнешка поняла, что лежит на скамье, а Эммерих сжимает ее в объятиях.
- Это было опасно, - говорит она. – Не делай так больше. Никогда, слышишь?
В нынешнем Эммерихе осталось очень мало от того, которого она знала. Но все же она не даст ему погибнуть.
- Нужно будет тут все убрать, - говорит она. – А то весь замок паутиной зарос, а мне разрешалось прибираться только в комнате Герберта. Но сначала придется совершить налет на мясную лавку, а то ты, поди, и метлу-то в руке не удержишь, кровью одной Сары Шагал три месяца сыт не будешь.
«А какие все-таки у него мягкие волосы, прямо шелковые. Почему я раньше не замечала?»
Конец
Автор: Танья Шейд
Рейтинг: PG-13
Направление: джен, гет
Размер: миди
Статус: закончен
Персонажи: Альфред/Сара, Герберт/НЖП и другие
Предупреждение: ООС, насилие, НЖП
Жанр: романтика, драма
читать дальше
Свеча на столе догорела, но Кролок не замечал этого. Собственно, свет ему был не так уж нужен – глаза вампира прекрасно видели в темноте, а свечи – это то, что осталось от прошлой жизни. Пламя свечи хотя бы немного согревало воздух в комнате, оно плясало, словно было живым, чего не скажешь об обитателях замка.
Его подданные никогда раньше не нападали на деревню при свете дня, и он не отдавал им таких приказов. А истинной причиной для столь грубого нарушения традиций стала проверка на верность. Да, вампиры подчинились ему, каким бы странным ни казался им приказ. Но были два вампира, для которых его воля ничего не значила.
Мало того, что Альфред и Сара спутали ему планы, вернувшись в Трансильванию – они еще и вступили в схватку с его воинами. Его рабы выиграли битву, но эта победа была иллюзорной. Будь мир таким, как раньше – ни один вурдалак даже подумать не смог бы о том, чтобы противостоять своему повелителю.
Хотя кого он пытается обмануть? Франц Тибо, к примеру, никогда не отличался покорностью, и обычно беспокойный нрав мальчишки даже радовал Кролока, внося разнообразие в его существование. Не зря монархи всегда так любили шутов. А что касается Герберта, то своему сыну он сам постарался оставить побольше свободы.
И еще была Агнешка, горничная его сына, которая не боялась дерзить своим господам и могла любого из них отругать, словно непослушного мальчишку. Разумеется, только на словах – ее мнение в замке ни для кого ничего не значило. Он хорошо позаботился о том, чтобы Агнешка была в этом доме не более как служанкой, чья задача – выполнять хозяйские прихоти. И ни о чем большем служанка думать не должна.
А что, если Агнешка тоже выйдет из повиновения? И расскажет то, чего подданным знать не следует?
«А почему ты думаешь, что Агнешка тебе повинуется?»
За прошедшие века эта девушка так и осталась для него загадкой. Было в ней что-то от огонька свечи, который не ухватишь рукой, как ни старайся.
Он вспомнил, как прошлым летом застал Агнешку на лесной поляне, танцующую в хороводе мавок и лесовиков. В воздухе так и носились светлячки, едва не запутываясь в волосах у плясуний и освещая поляну так, словно посреди ночи наступил день – и не нужно им было ни луны, ни звезд. Вот Агнешка протянула руку к трухлявому пню, поросшему опенками – и на ее ладони вспыхнул призрачный голубой огонь. Запрокинув голову к небу, Агнешка засмеялась.
- Цветок папоротника распускается! Как он прекрасен!
При жизни Кролок считал рассказы о цветущем папоротнике суеверием. После жизни – тоже. Но теперь собственными глазами увидел, как посреди поляны, пробившись сквозь заросли травы, распускает лепестки алый цветок, заливая все вокруг чудесным светом, на который можно было смотреть бесконечно. Кролок больше не помнил о том, кто он такой. Захотелось оказаться в этом хороводе, шагнуть навстречу безудержному веселью.
- Пойдем! – из круга танцующих выскочила мавка и потянула его за собой.
Сделать один шаг – и его примет тайная страна, которая ждала его всегда. Примет без всяких условий, без вопросов. Упадет завеса, отделяющая истину от лжи, живое от неживого. Распахнется дверь в мир, который он сможет звать своим домом…
Оттолкнув от себя мавку, вампир помчался обратно, не разбирая дороги.
Человеческую еду пленнику приносил Куколь. Как ни странно, парнишка совсем его не боялся и даже проявлял интерес. Каждый раз, взглянув в лицо Куколя, он морщил лоб, словно пытаясь что-то вспомнить.
И однажды Анджей задал вопрос, которого Куколь никак не ожидал:
- Вас зовут Тамаш?
Этого имени Куколь не слышал очень давно.
Нет, не может же этот паренек знать!
Наверное, что-то отразилось на его лице, потому что Анджей продолжал расспросы:
- И у вас было двое старших братьев? Вильмош и Михай? И у Михая был ребенок?
Да, их было трое братьев, из которых уродец Тамаш был младшим. Когда он появился на свет, для отца и матери это стало тяжелым ударом, но они были благочестивыми людьми, а потому посчитали рождение ребенка-калеки Божьим испытанием. Мальчика постарались окружить вниманием и лаской, сделать его счастливым, насколько это возможно. Когда же маленький Тамаш подрос, они с братьями стали везде и всегда ходить втроем – чтобы, в случае чего, старшие всегда могли постоять за младшего. Казалось, братьев Куколь не может разлучить ничто и никогда.
Но всем молодым людям свойственна любовь к приключениям. И однажды братья сговорились сбежать из дому посреди ночи, чтобы посмотреть на замок, где, по поверьям, обитали вампиры.
Их побег удался. Оставив позади деревню, братья направились к горам. У всех троих захватывало дух, казалось, что неведомые существа наблюдают за ними из-под каждого куста.
Тамаш Куколь до сих пор помнил, как заколотилось у него сердце, когда он впервые увидел в лунном свете башни замка. В тот же миг в голове зазвучал голос, зовущий, манящий, обещающий исполнение всех желаний… если только он согласится покинуть свою деревню, свою семью, навсегда отказавшись от общения с людьми.
Потом Вильмош и Михай рассказывали, что он просто упал в обморок посреди дороги, и они не на шутку перепугались. Тамаш их не слушал. Голос в ночи обещал ему другую жизнь, где его ждет сила, могущество и вечность.
Он верил, что ради такого стоит бросить свой дом. Эти люди не могли быть его семьей – ведь он никогда не был похож ни на кого из них.
За долгие годы он отвык говорить. Поэтому с трудом ворочал языком, отвечая на вопросы Анджея – и не замечал, что по щекам его текут слезы. Парнишка, знающий его имя, не мог появиться здесь случайно. Возможно, это ангел?
Однако все оказалось совсем иначе.
После того, как Тамаш стал слугой графа фон Кролока, семья Куколь покинула эти места. Увы, счастье отвернулось от них: родителей и Вильмоша вскоре забрала лихорадка, и Михай остался один на чужбине. Он встретил красивую девушку, стал мужем и отцом, но спустя двенадцать лет их с женой растерзал забредший в деревню вурдалак.
- Вы – мой дядя, Тамаш, - сказал юноша, положив руки на плечи слуги графа. – Но вы должны знать кое-что еще: у Михая Куколя никогда не было сына. Анджея не существует на свете, а меня зовут Анна.
Альфреду еще никогда не приходилось видеть Сару такой несчастной. Ее мать томилась в плену у врага, и до замка, где обитал этот враг, рукой было подать, но для них ход туда был закрыт. Хотели они того или нет, но властелином всех вампиров был Кролок. Как и властелином этих земель, и этого замка. А потому здесь царила его воля.
Первую попытку они предприняли сразу же, как только затянулись их раны, а для вампира любая рана – лишь царапина, если только не нанесена серебром или осиной. Но стоило им только попробовать двинуться в сторону замка, как перед ними словно встала невидимая стена. Альфред старался вспомнить, не приходилось ли ему читать о чем-то подобном в книгах профессора Абронзиуса, но припомнить ничего не мог.
Они словно оказались в заколдованном круге, из которого невозможно выбраться. Словно их наконец настигло проклятие всех вампиров – бессмысленность существования, когда каждая ночь похожа на другую, а любая цель на поверку оказывается недостижимой иллюзией.
Однако ни о чем таком они не думали. Когда важному для тебя человеку грозит смертельная опасность, тут не до отвлеченных рассуждений. А потому они снова и снова пытались преодолеть эту стену. Ну должен же быть какой-то способ!
Однажды, когда оба пытались прийти в себя после состязания с волей хозяина здешних мест, из-за спины у них раздался девичий голос:
- Доброй вам ночи.
Девушка явно была вампирессой – человек наделал бы много шума, а она приблизилась так неслышно, что даже двое вампиров ее не сразу заметили.
- Меня зовут Элеонора, - заговорила девушка. – Вы – Сара, вы были на балу у графа в ночь Йоля. А вы – Альфред, ее верный рыцарь. Что касается меня, то я – одна из его жертв, и моя судьба в чем-то похожа на вашу, Сара. Вот только меня он готовил не к Йолю, а к Вальпургиевой ночи. Но не думаю, что это так уж важно. Он явился мне ночью, как и вам, вот только наш дом не был защищен чесноком, так что ему не пришлось лезть ко мне в ванную… Простите, Сара, наверное, вам неприятно об этом вспоминать. А ведь я с самого начала знала, кто он такой, он сам рассказал мне о том, что он отвергнутый Богом вампир, который мечтает о том, что его спасет любовь прекрасной и благонравной девушки. В замок не звал, да и я бы с ним не пошла. Я ведь верила, что он хотел спастись и порвать с порочной жизнью. А потому настаивала, чтобы он попросил моей руки у моих опекунов, как положено благочестивому человеку. Как бы он не пытался меня переубедить, я была непреклонна. А потому однажды вечером, стоило мне закончить читать молитву, как он ворвался ко мне в комнату и вцепился в шею зубами. Потом Герберт объяснил мне, что его отец надеялся соединиться со мной таким образом, чтобы ничто не могло нас разлучить. Вот только, стоило мне проснуться, как его не устроило, что… Ему не понравилось, что температура моего тела отныне равна температуре воздуха, вот что! А значит, я не могу дать ему того тепла, о котором он мечтает. Уж лучше бы медицинской грелкой обзавелся, в самом деле. Впрочем, хватит о нем. Есть те, кому повезло еще меньше, а вам, надеюсь, повезет больше. Сара, есть ли у вас при себе какая-нибудь вещь вашей матери?
- Все ее вещи остались в трактире, - слабым голосом отвечала Сара. – Но я могу что-нибудь раздобыть.
- В древние времена славные рыцари, идя на бой с нечистью, повязывали на рукав платок, принадлежавший их даме сердца, - сказала Элеонора. – Этот талисман оберегал их от опасности. А вы, Сара, возьмите с собой что-нибудь из вещей своей матери. Нет на Земле любви более великой, чем любовь между матерью и дочерью.
Стук в дверь заставил Кролока оторваться от карты мира, которую тот внимательно рассматривал, отмечая стратегически важные пункты. Пока что эти двое упрямцев воображают, что могут помериться с ним силами, но продержаться им удастся недолго. Нельзя вечно бросаться на неприступную стену в надежде, что когда-нибудь удастся проломить ее лбом.
Нельзя? А что, интересно, делает он сам год за годом в ночь Йоля? Почему цепляется за несбыточную надежду, что сможет полюбить хотя бы одну из этих девушек, которые считают его способным на великое чувство? И каждый раз на балу им приходится расставаться со своими иллюзиями, так же, как и ему.
Три столетия назад новообращенный вампир стоял на коленях перед закрытым гробом, дожидаясь полуночи. Именно в этот час, по преданиям, нечистые мертвецы восставали из своих могил. А о вампирах он тогда не знал ничего, кроме преданий, что рассказывали в народе. Нынешнему графу фон Кролоку трудно было в такое поверить.
Стоило заскрежетать крышке гроба, и он едва не закричал от страха – слишком много еще в нем оставалось человеческого. Снаружи завыл ветер, и в ту же минуту покойница села в гробу, срывая с себя саван. Рот ее хищно скалился. Граф понял, что сделал промах, не притащив в башню замка человека, который стал бы для его любимой первой трапезой. Мало того, что возлюбленная умерла от его руки, то есть от его клыков, теперь по его оплошности она еще и жутко голодна.
- Это ты, Эммерих? – спросила упырица, внимательно осмотревшись. – Я ничего не понимаю! Что это было? Ведь мы с тобой живы, правда?
Она протянула руку, и в этот момент Кролок понял все. Та, которую он любил, никогда не вернется. Ее место заняла эта тварь с холодными руками, подобная той, которую ему пришлось убить в сражении и которая заразила его своей нечистотой. Никогда не вернется и прежний Эммерих фон Кролок.
- Не зови меня Эммерихом, - услышал он свой голос. – Человек, которого так звали, умер навсегда. Перед тобой – твой повелитель, господин, которого ты должна будешь слушаться беспрекословно. Но я никогда больше не смогу тебя любить.
Кролок так ушел в воспоминания, что не сразу услышал стук в дверь.
- Можешь войти! – бросил он словно мимоходом, хотя на самом деле был даже рад нежданному посетителю: кто бы это ни был, он поможет отвлечься.
Однако, едва лишь открылась дверь, как графу показалось, что он видит собственное отражение. Или собственный портрет, вот только волосы художник почему-то нарисовал светлыми, как у Герберта. Еще миг спустя Кролок понял, что вошедший и есть Герберт.
Но что случилось с его сыном? Где тот вечный задор, которым всегда были полны его глаза? Лицо Герберта не выражало ничего, взгляд потух, словно какой-то демон высосал из него всю жизнь!
- Отец, меня настигло проклятие рода Кролоков, - очень спокойным голосом сказал юноша. – Ты всегда знал, что мы не можем любить, и теперь я тоже это знаю. Сегодня я познал разочарование. Я думал, что люблю юношу, но моя любовь обратилась в ничто. Наверное, так и должно быть.
В следующий миг Кролок понял, что сжимает Герберта в объятиях. Голос его срывался, как от рыданий, хотя вампиры лишены и дыхания, и слез.
- Мой мальчик, нет, только не ты, это уже слишком… Я не хотел верить, что это случится, не хотел… Это же навсегда!
Немного овладев собой, он все же выговорил:
- Ты расскажешь мне, как это случилось?
И Герберт, который отныне стал настоящим Кролоком, ответил:
- Нет.
Рассказать о том, что Анджей оказался Анной? Чтобы все вампиры в замке узнали, что рядом с ними находится юная девица, которая могла бы стать желанным блюдом на балу? Чтобы все эти упыри просто растерзали ее?
- Можешь не рассказывать, - поспешно отвечал Кролок. – Я и так все понимаю.
Разумеется, его сын не сдержался и запустил клыки в Анджея клыки. Он прекрасно видел, как Герберт смотрит на свою игрушку. Что стало с Анджеем, графа сейчас не волновало. Достаточно того, что стало с Гербертом.
- Мне нужно остаться одному, отец, - сказал Герберт. – Вернусь нескоро.
Граф не стал его останавливать.
По правде говоря, Магде было боязно встречаться с Ребеккой. Еще свежи были воспоминания, когда муж Ребекки, Йони Шагал, с утра до вечера проходу не давал трактирной служанке Магде, а ночью пытался проникнуть в ее комнату. Магде же оставалось лишь молиться, чтобы дверная щеколда устояла под его напором. В ту ночь, когда Йони Шагал стал вампиром и укусил Магду, девушке показалось, что весь мир для нее перевернулся. Йони в тот же миг показался ей мужчиной ее мечты, и она с радостью приняла его в любовники. Однако внезапно вспыхнувшая страсть оказалась не более долговечна, чем мыльный пузырь, и вскоре Магде пришлось оберегать себя от Йони уже в замке. Хорошо, что на помощь ей пришел Франц Тибо, приняв под свое покровительство. Пожалуй, Франц мог бы стать приятным ухажером, будь он чуть постарше. Но проводить время в его компании было приятно, и Йони даже близко не пытался подступиться.
Поймет ли Ребекка, что ее служанка была невиновна? Франц настаивает, чтобы они поговорили с пленницей, но он так наивен, всегда верит в лучшее, просто отказываясь замечать плохое. Мальчик, полный энтузиазма, которому так и хочется сказать: «Куда ты летишь?» Пожалуй, он мог бы стать хорошей парой для Агнешки или для Элеоноры Линд. Агнешка скорее похожа на лесную нимфу, чем на вампирессу, а Элеонора, нарочно не придумаешь, до сих пор верит в любовь Святой Девы и творит крестное знамение. Правда, на православный манер, ведь католические ритуалы ей отныне недоступны.
Комната, отведенная Ребекке, была похожа на склеп, словно Кролок задался целью подготовить жертву к ее судьбе. Однако, стоило им скрипнуть дверью, как старуха сразу же поднялась с грязного пола и сказала:
- Здравствуй, Магда. И вам доброго здоровья, юноша.
Магда не обратила внимания на неуместность подобного приветствия по отношению к мертвецам.
- Здравствуйте… госпожа Шагал, - удалось выговорить ей. – Это Франц Тибо, мой защитник и покровитель в этом месте.
- Рада познакомиться, Франц, - отвечала Ребекка. – Кажется, иногда я видала тебя в лесу после захода солнца.
- Вы правы, госпожа Шагал, - Франц склонил голову. – И скоро мы с вами будем видеться гораздо чаще. В ночь Остеры, которую люди зовут весенним солнцестоянием, граф обратит вас, и вы сможете жить вечно, вместе с вашей дочерью.
- Так вот о чем ты думал, когда ко мне приглядывался, - проговорила Ребекка. – Нет, Франц, даже не помышляй об этом. Людей нельзя обращать в вампиров. Никогда.
- Почему? – Франц удивился так искренне, что Ребекка не сразу нашлась с ответом.
Сказать ему, что обращение - это убийство, потому что люди живые, а вампиры мертвы? А повернется ли у нее язык назвать этого мальчика мертвым? Или свою дочь? Ее дочь сражалась за ее свободу, она говорит, мыслит и чувствует, и ее – считать мертвой?
«Может, в чем-то и прав был профессор Абронзиус со своей наукой, - подумалось ей. – Надо отличать факты от суеверий. Если, конечно, сумеешь их не перепутать».
- Нельзя взять живое существо и превратить его в кого-то другого, - сказала она наконец. – Франц, тебе бы понравилось, если бы однажды ты уснул юношей, а проснулся девушкой? Или собакой? Или голубем?
- Нет! – ужаснулся парнишка. – Конечно, нет! Так значит, когда мы обращаем кого-то из вас, мы тем самым лишаем вас права быть собой? Это же отвратительно!
Он спрятал лицо, только сейчас поняв, чем на деле были ритуалы вампиров, когда очередной человек присоединялся к свите графа.
- Кажется, я что-то такое чувствовал, - выговорил он минуту спустя. – Во всяком случае, я за свои сто лет не обратил ни одного человека. Вообще человеческой крови не пробовал. Иногда охотился на кабанов в лесах, иногда навещал мясные лавки. В сыром мясе ведь тоже содержится кровь, вы же знаете. Она далеко не так вкусна, как кровь убитой жертвы, но ее можно достать в любое время и почти в любом количестве. Вот только теперь люди нас боятся, поэтому вешают чеснок везде, в том числе и в мясных лавках. Так что приходится ловить кабанов.
- Вы не станете вампиром, госпожа Шагал, - Магде наконец удалось отбросить свою робость. – Я этого не допущу ни за что на свете.
Сара вспоминала, как три месяца назад шла той же дорогой. Тогда она была человеком, обычной девушкой, которую покорили речи графа фон Кролока – хотя Сара прекрасно понимала, что представляет из себя ее ухажер. Она согласна была разделить с ним тьму – и что теперь? Если бы не Альфред, она стала бы убийцей, погубила бы профессора… А разве сейчас она не убийца? Разве не она запустила зубы в Альфреда, который был готов ради нее на все? Странно, но она редко об этом думала. Наверное, потому, что Альфред всегда был рядом с ней, на его плечо можно было опереться, когда становилось трудно. И все же Альфред никогда больше не увидит своего отражения и не сможет отбрасывать тени. Как и она сама.
На груди у нее было ожерелье матери, которое, по словам Элеоноры, должно защитить ее от злых сил. Так же, как Альфреда защищала ее шаль, что Сара повязала ему на руку. Элеонора же была своей во владениях Кролока, на нее завеса не действовала.
- Самое главное – берегите свой разум, - говорила Элеонора. – Потому что Кролок обязательно постарается опутать его ложью. Ложь – его самое страшное оружие, которое уже давно поразило и его самого. Он будет внушать вам, что Бог от вас отвернулся, что он не слышит ваших молитв. Но всем известно, что Господь всеведущ и вездесущ, так как же он может не знать, что происходит в созданной им Вселенной? Неужели Богу могут быть неизвестны слова, что вы произносите в молитве, если ему известно все, что было, есть и будет? Кролок называет новообращенных вампиров существами, проклятыми Богом – но за какой грех? Неужели за то, что их укусили? В таком случае согрешил тот, кто укусил, а вовсе не жертва. Нет, Сара, не принимайте на свой счет – я уверена, что в тот момент вы не осознавали, что творите. Ваша душа чиста, я это чувствую. А еще я знаю, что душа человека бессмертна, так сказано в Писании, а потому не верьте речам Кролока, будто ваши души погибли. Я открою вам секрет: он верит в это, потому что хочет верить. Потому что не хочет принять правду, не хочет принять на себя ответственность за то, что случилось три столетия назад. Ему проще считать себя рабом тьмы, чем признать, кто он есть.
Обернувшись летучей мышью, Герберт позволил ветру нести его туда, куда тот сам захочет. Лишь бы подальше от замка. Подальше от того места, где остался юноша, которого никогда не было. Подальше от несбывшихся надежд, от иллюзий.
Так вот, значит, что чувствовал его отец, когда понял, что его любимая уже никогда не сможет подарить ему тепла, в котором тот нуждался. Что она больше не та, кем была прежде.
А Анджей никогда и не был тем, кем Герберт его считал. Перед глазами встала кошмарная картина – Анджей, нет, Анна на каком-то человеческом балу, в шелковом платье до самого пола, прическа у нее уложена и заколота гребнем. Или Анна с длинными распущенными волосами, которые перебирает какой-нибудь трактирщик вроде Йони. Этот трактирщик очень рад, что отнял у Герберта его возлюбленного, которому, будь он юношей, очень пошли бы длинные волосы…
Его сердце не билось уже несколько столетий, но теперь Герберту казалось, что и это бесполезное сердце вырвали у него из груди, заменив ледышкой или камнем. И он знал, что от этого холода, от этой тяжести ему не избавиться уже никогда.
Крылья отказались ему служить, и Герберт рухнул на землю, как птица, подстреленная охотником. Не все ли равно теперь… Зато ритуал в честь Остеры будет выполнен по всем правилам, стоит только отцу обнаружить в замке юную деву.
Тут же в его воображении трактирщик, тянувший к Анджею, нет, к Анне свои жадные лапы, сменился отцом, чьи зубы впились Анне в шею. Нет, нельзя такого допустить!
Герберт устремился обратно к замку. Надо было выручать любимую, пока не поздно.
За долгие годы службы у графа Куколь почти забыл о том, что он человек. И не только из-за внешности, не только потому, что договор запрещал ему разговаривать с людьми. Казалось, сам этот замок высасывает из него человеческие мысли и чувства, не давая взамен ничего, даже вампирской полужизни. Куколь мог принимать обычную пищу, но его сознание желало крови, и бороться с этим желанием было бесполезно. Он понимал, что теряет рассудок, и единственный путь для него – самому стать вампиром. Однако, как ни умолял он своего господина, тот наотрез отказывался обращать его в себе подобного.
Люди считали Куколя чудовищем, и не напрасно. Жареное мясо уже давно не вызывало у него аппетита, пищей ему служили лесные звери, на которых он набрасывался, не вооруженный даже охотничьим ножом, впиваясь в добычу одними зубами, словно сам был зверем. Три месяца назад его жертвой стала деревенская собака, и, если бы ни Альфред, который стал невольным свидетелем, собаки уже давно не было бы в живых. Да и то спасло пса лишь вмешательство местного коновала, над которым уже давно потешались деревенские жители: ладно, если бы спасал только полезную в хозяйстве скотину, а зачем лечить старых лошадей и недойных коров, от которых пользы никакой?
Но об этом Тамаш Куколь не расскажет Анне. Никогда.
Неужели у них получилось? Они миновали преграду, возведенную волей графа? На какой-то миг Альфред испугался: а вдруг это ловушка, а Элеонора ведет их прямиком к своему господину? Но он тут же отбросил подобные мысли. Если слишком осторожничать, ничего не добьешься и никого не спасешь.
- Вам лучше спрятаться, - сказала тем временем Элеонора. – Меня граф ни в чем не подозревает, а вот вам лучше ему на глаза не попадаться.
Она извлекла откуда-то лист бумаги, исчерченный карандашом.
- Это карта замка, - объяснила она. – Я нарисовала ее как раз перед тем, как отправиться за вами. Госпожу Шагал держат вот здесь, я отметила это место крестиком. А вот покои Герберта, где содержат вашего друга Анджея… Нет-нет, Альфред, ваш друг цел и невредим, Герберт к нему, кажется, прикоснуться лишний раз боится, пылинки сдувает. Предлагаю сперва освободить Анджея, с ним будет меньше хлопот, чем с госпожой Шагал. О, нет!
Последние слова Элеонора произнесла еле слышно. Потому что Герберт, о котором она только что говорила, шагнул к ним из темноты, словно от стены отделился.
- Ты права, Элеонора, - сказал Герберт, чего не ожидал никто из компании. – Нужно освободить Анджея, потому что иначе ему придется очень плохо. Анджей хранит тайну, о которой ни в коем случае не должен узнать мой отец. И я не боюсь, что он когда-нибудь вернется сюда с осиновым колом. Я больше уже ничего не боюсь… почти.
Они и в самом деле разделились. Элеонора увела Сару туда, где ее ждала мать, Альфред же пошел с Гербертом. Еще недавно одна только мысль о подобном проводнике повергла бы его в ужас. Но на кону была жизнь Анджея, да и Альфред отныне мог за себя постоять. Клыки у него теперь не хуже, чем у графского сына.
В покоях Герберта они застали Куколя, чему Альфред не удивился. Но то, что случилось дальше, поразило его. Герберт опустился перед Куколем на одно колено и произнес:
- Господин Куколь, я люблю вашу племянницу Анну больше жизни и прошу у вас ее руки. Разумеется, при условии, что прекрасная Анна согласна.
Анджей вскрикнул, залившись краской, и почему-то начал теребить прядь волос над ухом. В тот же миг в окно замка упал первый луч солнца – в мире живых наступало утро. Альфред-человек не заметил бы ничего, но Альфред-вампир ясно увидел, как этот солнечный луч высветил крохотное пятнышко на мочке уха у того, кого он звал Анджеем. У юного охотника на вампиров когда-то были проколоты уши, и дырочки так и не заросли.
- Я согласна, - выговорила Анна.
Очень медленно и легко для человека девушка подошла к Герберту и, привстав на цыпочки, осторожно поцеловала его в лоб. Юноша-вампир бережно взял ее руки в свои ладони, и в этот миг ему стало все ясно.
Он никогда не попытается попробовать крови Анны, даже мысль об этом казалась нелепой. Все равно что, испив воды из святого источника, попытаться запить ее дешевым пивом. Самое прекрасное, что только могло свершиться между ними, уже свершилось.
В комнатушке, где сидела взаперти Ребекка, Сара с Элеонорой обнаружили Магду и Франца, но те вовсе не пытались им помешать.
- Я знала, что вы придете, Сара, - сказала Магда. – Вы не оставили бы мать. Мой вам совет – уезжайте с Альфредом в Кенигсберг, пока не поздно. И вы тоже, госпожа Шагал. Не стоит вам здесь оставаться. Мне кажется, скоро здесь не останется никого и ничего, кроме вампиров.
Голос у девушки дрогнул.
- Магда, поезжай с остальными, - поспешно заговорил Франц. – Они тебя в обиду не дадут. И ты, Элеонора. Не нужно тебе жить, я хотел сказать обитать, нет, жить в таком месте, где людям не дают быть собой!
- Я останусь, - твердо отвечала Элеонора. – Должен же кто-то сдерживать графа. Кто-то, чей разум он не смог затянуть в свои сети.
А вот сам Франц не знал, бежать ему отсюда или остаться. Он не мог больше считать своим домом этот замок, где людей принуждают становиться вампирами. Но и покинуть своего отца, того, кого одного во всем мире он мог назвать своим отцом, юноша тоже не мог.
- И я остаюсь, - сказал он наконец. – Магда, вот это тебе на память.
Он протянул руку, и на ладони у него Магда увидела кулон – янтарный желудь.
- Нет, это не из сокровищницы графа, - сказал Франц. – Это я сам купил в ювелирной лавке. Точнее, стащил желудь, когда хозяин отвернулся, но деньги заплатил. Мне хотелось бы, чтобы ты вспоминала обо мне, и я надеюсь… что был тебе хорошим другом.
В тот миг, когда Герберт испытал самое прекрасное чувство, что вернуло его к жизни, граф понял это сразу, хотя и не знал, что стало тому причиной. Но это было не важно. Главное – его сыночек снова весел, каким-то невероятным образом ему удалось сбросить ту петлю уныния, которая уже давно душила его самого…
И Герберт не знал, что и сказать, когда из объятий возлюбленной его буквально вырвал отец, прижав к себе.
- Это снова ты, - были его слова. – И Анджей – все еще человек. Значит, самого страшного не случилось.
- Нет никакого Анджея, отец, - твердо отвечал Герберт. – Есть Анна Куколь, моя нареченная. Ее дядя оказал мне честь, удостоив меня ее руки. Пойми, отец, Анна для меня одна в целом свете, и мне все равно, мужчина она или женщина, человек или вампир. Анна – это Анна. И все.
«Мне все равно, человек она или вампир». Эти слова эхом повторялись в сознании Кролока, напоминая о том, что он сделал когда-то. Он вновь посмотрел в глаза Герберту, невольно восхищаясь их небесной синевой и чем-то еще, что отныне будет с Гербертом всегда и чего уже никогда не будет у него самого. Потому что Герберт прошел то испытание, которого не смог пройти его отец.
- Идите же, - сказал он. – Я бы дал вам свое благословение, но вряд ли благословение графа фон Кролока может кончиться для кого-то добром. Так что просто идите. И можете забрать с собой кого хотите. Хоть Куколя, хоть Ребекку. Все равно ночь Остеры уже не состоится, раз я больше не властен над моими подданными.
Только сейчас он заметил, что поминутно облизывает губы. Пить хотелось все сильнее, но это уже не имело никакого значения. Он сам выбрал себе такую судьбу – в наказание за содеянное. И бесполезно убеждать себя в том, что он не мог поступить иначе. Мог – потому что смог Герберт.
- Этот замок скоро обрушится, - заговорил Кролок. – Он и так уже простоял слишком долго. А я должен сделать еще одно дело, прежде чем обрести вечный покой. Если Небеса мне это позволят.
Альфред с удивлением осматривался, пытаясь понять, где же они все находятся. Все – это он сам, Сара, Ребекка, Анна, Куколь, Магда, Франц, Элеонора, Герберт.
- Не хватает Агнешки, - сказала Магда. – Но почему? Неужели она осталась в замке?
- За Агнешку не волнуйся, - Элеонора взяла Магду за руку. – Уж если кто знает, что теперь нужно делать, так это она.
И он еще называл себя властелином вампиров. Да он просто человек, трусливый и малодушный, придумавший какую-то нелепую философию, лишь бы не смотреть правде в глаза.
Герберт оказался сильнее того, кого когда-то звали Эммерихом. И сейчас бывшему Эммериху больше всего на свете хотелось обнять ту женщину, которая была рядом с ним все эти триста лет и которую он пытался считать потерянной. Конечно, она не простит его. Ни одна женщина не потерпит, когда ее возлюбленный начинает смотреть на нее как на чудовище, когда дает в руки метлу вместо того, чтобы преподнести свадебный дар и назвать своей женой. Да, вампир – по своей природе раб тьмы, но это не значит, что не нужно было бороться. Его любимая пережила чудовищное превращение, и он был единственным, кто мог бы помочь ей освоиться с новым существованием! А он думал только о своих переживаниях, о собственной вине, не считаясь с переживаниями той, которой должен был дорожить больше жизни.
Если перед концом она позволит ему ощутить прохладу ее руки, ему не будет страшно. А она все равно выживет, он не позволит себе стать предателем второй раз.
Стоя на перекрестке дорог, Альфред не сводил глаз с громады зловещего замка, который должен был вот-вот обратиться в пыль, но почему-то не обращался. Хотя обычно таким сооружениям полагается рассыпаться, как только прокричит петух. Однако петух наверняка прокричал уже давно, потому что, судя по положению солнца, время уже приближалось к полудню…
Агнешка не знала, что и сказать. Сбылось все то, о чем она втайне мечтала на протяжении столетий. Эммерих вернулся к ней, более того - он распростерся перед ней ниц, не прося ни о чем, и только поза его выражала раскаяние… Но было ли это существо Эммерихом? Нет, и теперь Агнешка ясно это видела. Эммерих был человеком, и хорошим человеком. А в этом существе не было ничего человеческого, это чудовище просто заняло его место после того, как Эммерих – тогда еще почти настоящий! – втоптал в грязь ее чувства. И теперь наконец она могла просто уйти – хоть к людям, хоть к своим лесным друзьям. Это чужое существо не могло ее удержать.
Что? Оно решило разрушить замок? Похоронить ее под обломками… Нет, не ее! Себя?
Агнешка вскинула руку, выкрикнув заклинание. А может, не выкрикнув, а прошептав – этого она сейчас все равно бы не поняла. «Нет, Эммерих, мы еще померяемся с тобой силами. Посмотрим, кто сильнее – та, которая держала в руках цветок папоротника, или тот, кто побоялся войти в круг мавок!»
Потом Агнешка поняла, что лежит на скамье, а Эммерих сжимает ее в объятиях.
- Это было опасно, - говорит она. – Не делай так больше. Никогда, слышишь?
В нынешнем Эммерихе осталось очень мало от того, которого она знала. Но все же она не даст ему погибнуть.
- Нужно будет тут все убрать, - говорит она. – А то весь замок паутиной зарос, а мне разрешалось прибираться только в комнате Герберта. Но сначала придется совершить налет на мясную лавку, а то ты, поди, и метлу-то в руке не удержишь, кровью одной Сары Шагал три месяца сыт не будешь.
«А какие все-таки у него мягкие волосы, прямо шелковые. Почему я раньше не замечала?»
Конец
@темы: Бал Вампиров, Фанфикшн